!


в настоящем издании сохраняются основные особенности авторской орфографиии и пунктуации.



29.3.14

на злобу дня: лекарство - вдохновенье!

в древней греции лечили театром
говорят...

садится солнце. отсвет на портретах чужих мне лиц.
я лестницу одолевая,
иду к подножию театра музы - мельпомены - падать ниц
мне говорят: гори! и я сгораю.

как кукла на шарнирах - шаг и вздох,
поникшей головой кивать устало,
винить себя за то, чего не смог.
и сыпать соли, перейдя порог,
в открытость рваной раны.

садиться на скамью как подсудимый,
и ждать когда наступит в зале тьма,
чтобы приблизить час неотвратимый,
когда рукой тебя незримой
встряхнут и ты поймешь: жива!

29 марта
2014

21.3.14


страсти! страсти мне! безудержной! рвущей на части! разбирающей по хрящикам и косточкам! оставляющей синяки и царапины на теле! этот огонь спаливает меня, я не могу больше сдерживать его! сдерживать постоянно, будто цербера на прогнивающих цепях, звенящих в черноте, в так слабо гудящей пу-сто-те...

я словно ветхий старичок, доживающий остаток дней в лесной глуши. я хожу среди этих людей, такая спокойная, такая степенная, я хожу...но это не я! я хочу танцевать, кричать...мне кажется, что меня уже нет. я умерла? где я? когда меня успели похоронить?

эти мысли, опутали мое сердце, сделали меня взрослой, где ребенок, которого хочется баловать? на меня смотрят и видят взрослую...даму?

не подходи ко мне! тут 220 вольт! убьет мгновенно!

я хочу убегать и не думать, гулять по ночному городу. мне не хватает рук, которые сделают из меня слабую, беззащитную женщину,
подчинят своей воли, ломая мою.

где ты, который меня разбудит?


11.3.14

да, мой мучитель, да...

из серии "капли трепета в крови"
СЕРДЕЧНАЯ ИСТОРИЯ

сто раз решал он о любви своей
сказать ей твердо. все как на духу!
но всякий раз, едва встречался с ней,
краснел и нес сплошную чепуху!

хотел сказать решительное слово.
но, как на грех, мучительно мычал.
невесть зачем цитировал толстого
или вдруг просто каменно молча.

вконеч растратив мужество свое,
шагал домой, подавлен и потерян. 
и только с фотографией ее
он был красноречив и откровенен.

перед простым любительским портретом
он смелым был, он был самим собой.
он поверял ей думы и секреты,
те, что не смел открыть перед живой.

в спортивной белой блузке возле сетки,
прядь придержав рукой от ветерка,
она стояла с теннисной ракеткой
и, улыбаясь, шурилась слегка.

а он смотрел, не в силах оторваться,
шепча ей куучу самых нежных слов.
потом вздыхал: - тебе бы все смеяться,
а я тут пропадай через любовь!

она была повсюду, как на грех:
глаза...и смех - надменный и пьянящий...
он и во сне все слышал этот смех.
и клял себя за трусость даже спящий.

но час настал. высокий, гордый час!
когда решил он, что скорей умрет,
ччем будет тряпкой. и на этот раз
без ясного ответа не уйдет!

средь городского шумного движенья
он шел вперед походкою бойца.
чтоб победдить иль проиграть сраженье.
но ни за что не дрогнуть до конца!

однако то ли в чем-то просчитался,
то ли споткнулся где-то на ходу,
но вновь краснел, с нова заикался,
и снова нес сплошную ерунду.

- ну вот и все! - он вышел на бульвар,
достал портрет любимой машинально,
сел на скамейку и сказал печально:
- вот и погиб "решительный удар"!..

тебе небось смешно. что я робею.
скажи, моя красивая звезда,
меня ты любишь? будешь ли моею?
да или нет? - и вдруг услышал: - да!

что это, бред? иль сердце виновато?
иль просто клен прошелестел листвой?
он обернулся: в пламени заката
она стояла за его спиной.

он мог поклясться, что такой прекрасной
еще ее не видел никогда.
- да, мой мучитель! да,молчун несчастный!
да, жалкий трус! 
да, мой любимый!
ДА!

Эдуард Асадов